веское: эти названия до сих пор удерживаются.

А как же с видами? Да при двойном названии их можно называть одними и теми же прилагательными: красный, белый, черный, золотистый, большой, малый, высокий, низкий, ползучий, обыкновенный… И никакой путаницы не будет! Так и теперь употребляют эти прилагательные для разных родов.

Это была замечательная реформа с названиями растений.

Но никогда бы она не удалась Линнеусу без одновременной реформы самого ботанического языка.

Язык ботаники

Как часто школьники, да и взрослые, жалуются на то, что трудно запоминать термины науки, техники. Напрасно! Без термина нет точности в науке, нет понимания между людьми. До тех пор, пока в ботанике не было точных научных обозначений всех частей растения — своей общепринятой терминологии, — в ней царила неразбериха, хотя все ученые писали на одном языке — латинском.

Надо вспомнить, что Линнеус столкнулся с этой путаницей очень рано, еще гимназистом, которого учителя на все лады корили за безделье. А между тем юноша уже тогда начинал смутно понимать, что в его любимой ботанике не все обстоит благополучно, потому что нет строго определенного, точного языка.

— Нет четких определений признаков, и быть не может, если нет общепринятых терминов. Если будут такие термины, тогда можно сравнивать виды между собой. Мы будем понимать друг друга. А пока у нас столпотворение вавилонское…

Об этом часто беседовали два голодных упсальских студента. И оба готовились усерднейшим образом к великой роли реформаторов в своей области науки. Читали днем каждую свободную минуту, ночью, пренебрегая сном, изучая язык ботаника и зоолога.

Линнеус рассмотрел громадное количество растений во всех деталях их строения. Искал для каждой из них название в книгах других ученых. Опять отбирал те, которые считал удачными. У одного автора взял названия: метелка, щиток, колос, у другого — прицветник; оставил и такие — чашечка, тычинка, пестик, пыльца. Многим частям растений сам дал названия. Например: в тычинке отметил нить и пыльник, пестик разделил на завязь, столбик и рыльце. В книге «Основы ботаники» он приводит около 1000 ботанических терминов, понятно объяснив, где и как употреблять каждый из них.

Ботаника получила свой собственный язык, краткий, точный, научную терминологию. И Линнеус — творец новой ботанической терминологии — первый пользуется ею при описании сада Клиффорта. Это был великолепный пример, как надо пользоваться созданным научным языком. Если прибавить к этому, что Клиффорт не пожалел денег на отличную бумагу и рисунки, то пример оказался очень наглядным.

По сути дела, Линнеус изобрел, хотя и с учетом прежней терминологии, новый язык для естествознания. И он оказался таким же необходимым и удобным для ботаников, писал французский философ, писатель и ботаник Жан Жак Руссо, как язык алгебры для геометров.

Правда, некоторые тонкие знатоки древнего латинского языка говорили о латыни Линнеуса:

— Это язык шведа, а не Цицерона [5] и Юлия Цезаря. [6] Истинная наука гласит только их языком.

Линнеус знал об этих упреках, но что поделать: классической латынью он так и не овладел, а язык ботаники создал. Впрочем, Жан Жак Руссо горячо вступился за не вполне цицероновскую латынь Линнеуса: «А вольно же было Цицерону не знать ботаники!»

Чтобы лучше понять значение реформы Линнеуса, посмотрим, как Фр. Энгельс характеризует состояние наук о природе того времени: «Геология еще не вышла из зародышевой стадии минералогии, и поэтому палеонтология совсем еще не могла существовать. Наконец, в области биологии занимались главным образом еще накоплением и первоначальной систематизацией огромного материала, как ботанического и зоологического, так и анатомического и собственно физиологического».

То была, по его определению, собирательная эпоха. В науке изучались пока сами предметы, а не изменения и процессы, которые в них происходят. «О сравнении между собою форм жизни, об изучении их географического распространения, их климатологических и тому подобных условий существования почти еще не могло быть и речи. Здесь только ботаника и зоология достигли приблизительного завершения благодаря Линнею».

Самый термин «биология» еще не существовал в науке, он появился в 1802 году.

А термин «эволюция» употреблялся не в том смысле, как теперь. Эволюцию мы понимаем как постепенное развитие от более простых форм к более сложным, от низших форм к высшим. В XVIII веке этим словом обозначали «развитие зародыша», но опять-таки не в современном понимании. Тогда считали, что в зародыше уже заложены все вполне сформированные зачатки будущего организма, только крошечные. Рост их до размеров взрослого организма данного вида и называли «эволюцией».

«Надо было исследовать вещи, прежде чем можно было приступить к исследованию процессов. Надо сначала знать, что такое данная вещь, чтобы можно было заняться теми изменениями, которые в ней происходят», — так писал Фр. Энгельс о науке XVIII века.

Знать, что такое данная вещь и как ее назвать, — вот это и сделал лучше всех Линнеус.

Искусственная система, дала огромный толчок к созданию естественной системы. Она дала возможность исследователям воспользоваться колоссальным объемом накопленного в науке и двинуться дальше, к новым фактам.

Настойчивым призывом искать сходство между организмами система Линнеуса подготовила почву к величайшему вопросу: «А нет ли родства здесь?» Она наилучшим образом взрыхлила землю фактов, чтобы на ней могли прорасти семена эволюционной идеи.

Однако не будем думать, что путь науки был так ясен и прост. Были и черные полосы застоя и уныния, вызванные все той же системой Линнеуса. Некоторые его особенно преданные сторонники не хотели понять, что система Линнеуса не может быть вечной, ибо истина всегда относительна, что надо идти дальше, не цепляясь за устаревшие идеи, какими бы прогрессивными они ни были в свое время. Люди, стоявшие на такой точке зрения, мешали развитию науки, тормозили движение человечества к знанию, но об этом речь впереди.

Большие задания

«Успеха в жизни достигает тот, кто поставил перед собой большие задания, шаг за шагом идет, — сказал в 1901 году К. А. Тимирязев, — проверяя себя, останавливаясь время от времени, оглядываясь назад и подсчитывая, что сделано и что осталось сделать».

Эти прекрасные слова могут быть полностью и справедливо отнесены к Линнеусу. В молодые годы он поставил перед собой большие задания, диктуемые развитием науки и общества, и все умственные, душевные и физические силы посвятил их выполнению. Такой явилась каждая его книга голландского периода по отношению к будущим трудам.

В «Основах ботаники» на 36 небольших страницах Линнеус излагает свои основные ботанические идеи в виде отдельных положений. По словам автора, «эта маленькая, всего в несколько страниц, работа, составленная